Владимир Усольцев

Фрау Шнитт и нечистая сила.

У моего приятеля Гюнтера стажировался молодой выпускник какого-то экономического факультета Петер - стройный, спортивного типа красавец, простодушный и несколько стеснительный, что плохо вязалось с его завидной внешностью, скроенной для наглого покорителя женских сердец. Я был с ним знаком на минимальном уровне: наши беседы за пределы "Добрый день" и "До свидания" не выходили. Тем не менее, скромник Петер чего-то вынюхал у Гюнтера и передал развернутую информацию обо мне своей тетушке из Кобленца - фрау Шнитт, владевшей консультационной конторой, какие вырастали в Германии во время развала великой славянско-азиатской империи, как грибы в теплые и дождливые августовские дни. Коньюнктура требовала как можно скорей начать консультировать непривыкших к рынку бывших жертв коммунистической диктатуры, особенно партийных функционеров, продолжавших прочно держать в соответствии с марксистким тезисом о первичности материи различные материальные блага - прежде всего, деньги - в своих руках.
Как-то Петер, с трудом преодолевая смущение и волнуясь, как девственница перед венчанием, перешел границу наших обычных разговоров и после привычного "Добрый день" неожиданно спросил: "Господин доктор, будьте так добры уделить мне несколько минут". Меня позабавил этот сверхпиетет и я великодушно уделил просителю несколько минут своего драгоценного времени.

- "Господин доктор, моя тетя в последнее время работает в качестве консультанта литовского правительства и хотела бы установить контакты и в Белоруссии".

Чтобы читатель не воспринял эту историю как дикий бред (какой болван будет искать контакты в Белоруссии!?), сразу же оговорюсь, что история наша происходила поздней весной 1992 года, когда Белоруссия еще была объектом и интереса, и доброжелательного любопытства.

- "Да Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Я не вижу в желании Вашей тети ничего предосудительного и рад буду ей помочь".
- "О, герр доктор, Вы так великодушны! Можно, я передам тете Ваши координаты, чтобы она с Вами связалась?".
- "Ну, конечно же можно, вот Вам моя визитка".

Получив визитку, Петер, едва успев произнести дежурную благодарственную фразу, мигом исчез в своей комнате, чтобы подвергнуться пыткам своего ментора, гонявшего бедолагу Петера в хвост и в гриву. Я посочувствовал бедному стажеру, которому повезло не только уродиться застенчивым, но еще и получить в менторы грозного швейцарца, не знавшего пощады, словно был он не банковский эксперт, а капрал в средневековом полку швейцарских наемников - сегодня уже мало кто знает, что нынешняя страна банков Швейцария столетиями поставляла во все армии европейских монархий замечательных вояк, вышколенных именно такими вот капралами - суровыми и безжалостными, как грозный ментор Петера. Посочувствовал и... благополучно забыл об этом разговоре.

* * *

Мне пришлось вспомнить о тете Петера через пару недель, когда мне в Минск позвонила некая молодая немка и представилась дочкой фрау Шнитт - той самой тетушки застенчивого стажера. Фройляйн Шнитт, то есть дочка фрау Шнитт, начала хлопотливо объяснять, что она выполняет поручение своей мамы и просит меня подтвердить мою готовность встретиться с фрау Шнитт "по очень важному делу". Если я действительно не имею ничего против, то фрау Шнитт очень хотела бы связаться со мной по телефону сразу же после этого разговора, если мне это, конечно, не будет в тягость. Я был слегка обескуражен всем этим этикетом, который казался мне совершенно излишним. Я решительно заявил, что никаких возражений не имею, но объясните мол мне, пожалуйста, зачем эти сложности, почему бы фрау Шнитт не позвонить прямо мне, благо, что я уже однажды однозначно высказывался по этому поводу перед ее племянником.

- "Вот в этом-то все и дело. Моя мама не доверяет Петеру, и боится, что Вы на самом деле говорите по-немецки как все русские, и ей будет очень тяжело объяснить свою сложную задачу".
- "Что за здор!?" - возмутился я на добротно поставленном "Хохдойче".
- "Вы, пожалуйста, простите мою маму, но она уже полгода работает с русскими в Литве, и очень огорчается тем, что из-за слабости переводчиков она никак не может объясниться во всех деталях, а это мешает делу. Конечно же я поддержу мнение Петера о Вашем немецком, Вы действительно виртуозно им владеете".
- "Ну-ну. Спасибо за комплимент и передайте Вашей матушке, что в чем-чем, а в тонкостях немецкого языка я могу и ее просветить".
- "Охотно Вам верю, я так и скажу маме. Она будет в восторге".

На том наша странная беседа закончилась. Минут пятнадцать спустя раздался звонок межгорода, и я подумал, что это и есть фрау Шнитт. Я не ошибся. Фрау Шнитт быстро представилась, сообщив попутно, что звонит из Вильнюса. Она щебетала в восторженных тонах: ах, как это здорово, что она может говорить со мной, не опасаясь, что я ее понимаю не полностью. Поделилась она и оценкой своей дочки, что я говорю на их языке "пугающе здорово". Я уже давно привык к таким заявлениям, и они меня уже нисколько не радуют, скорее раздражают.

- "Господин доктор, я очень прошу Вас о личной встрече, не позволите ли Вы посетить Вас в Минске послезавтра, или пригласить Вас в Вильнюс?".
- "Очень сожалею, но завтра я опять выезжаю в Карлсруэ и пробуду там неделю. Если Вы сможете, мы могли бы там встретиться на выходные, все равно у меня в эти дни будет вынужденный простой".
- "О! Это отличная идея. Я вернусь домой в субботу, а воскресенье я могла бы приехать в Карлсруэ".

На том и порешили. Фрау Шнитт произвела на меня по телефону не самое лучшее впечатление. Говорила она скороговоркой, как будто боялась не успеть высказать все свои наболевшие проблемы. У нее была явно врожденная слащаво-льстивая манера как у карточной гадалки, практикующей втихаря на дому, хотя лексика ее, должен признаться, была на уровне знающего себе цену эксперта в какой-нибудь гуманитарной сфере. Время от времени на меня нападает какое-то экстрасенсорное чувство, и я могу себе воочию представить во всех деталях незнакомого человека только на основании звучания его голоса по телефону. Я не буду утверждать, что этот зрительный образ оказывается правильным; наоборот, реальность всегда оказывается иной. Так вот и в этот раз я ясно себе представил фрау Шнитт шустрой пожилой толстушкой с толстыми золотыми перстнями на пальцах и в цветастом платочке. Диссонансом на этот образ лепились интеллигентские очки с круглыми стеклами, но я их представлял так же ясно, как и ее толстые старушичьи черные чулки. Затосковав от перспективы встретиться с носителем такого образа, я постарался поскорее переключиться на свои неотложные дела.
Часто я ловлю себя на том, что, несмотря на свой уже не средний возраст и не самое плохое образование, я все еще нет-нет, да и наталкиваюсь на какое-нибудь понятие, с которым до этого никогда не имел возможности познакомиться. Это, в общем-то, нормально - век живи, век учись. Но вот ведь что странно. Стоит мне столкнуться с чем-то новым, как это новшество начинает лезть на меня со всех сторон - просто отбою нет. В этом явлении вся теория вероятности становится подозрительной шарлатанкой, ибо не срабатывает - почему, спрашивается, это новшество избегало контакта со мной так долго, чтобы потом показаться зауряднейшей вещью, встречаемой на каждом углу. Обращаю внимание читателя на существенную тонкость: выше употребленное слово "показаться" ни в коем случае нельзя заменить на "оказаться": речь идет о действительно малораспространенных, незаурядных явлениях. Скептически настроенный, образованный читатель, несомненно, ухмыльнется и скажет, что дело не в теории вероятности, а в субъективном свойстве не замечать объективную реальность вокруг себя до той поры, пока она не ошпарит, не уколет, не рявкнет. А, однажды обжегшись, станещь осмотрительным и просто так мимо уже не пройдешь. Если мой читатель так подумает, я только сниму перед ним шляпу: я тоже так думаю. Но вот ведь какая штуковина, речь-то идет о вещах ярких, порой кричащих о себе, пропустить которые по-невнимательности просто невозможно, а я к тому же еще и обладаю сильно повышенной любознательностью и где-то профессиональной наблюдательностью. Нет, этот мой индивидуальный феномен, несомненно относится к разряду флуктуаций, причем гигантских.

* * *

И вот такая вот атака нового и доселе неизвестного была на меня предпринята как раз в то самое время, когда пожелала загадочная фрау Шнитт обсудить свое важное дело со мной. По приезду в Карлсруэ в среду, я обратил внимание на одну мрачную афишу на бочкообразной тумбе, стоявшей на углу Гартенштрассе. На черном поле красными с подтеками, как бы написанными кровью, буквами было оттиснуто нечто для меня невиданное: "Эзотерический вечер". Что такое "эзотерический", я не знал. Почувствовав жгучий стыд от того, что даже афишная тумба смогла подсунуть мне нечто незнамое, спросил я самого себя строго: "Да могу ли я в таком случае гордиться своим образованием?". Чувство стыда немедленно погнало меня в бюро Гюнтера, где вполстены красовались золотым тиснением переплетов энциклопедии Брокхауза и Майера. Узнав о смысле этого загадочного слова, я с досады выругался, ибо вся эзотерика или, попросту, чертовщина никогда мною не воспринималась всерьез, и ради этого никогда бы я не потрудился взять в руки тяжеленный том.
На следующий день - в четверг - была в программе моего визита в Германию чудная вылазка вверх по Неккару. Все было в этот четверг восхитительно, особенно чудо-вино "Шабли", которым потчевал нас некий Хандмайер. Представьте себе мою реакцию, когда оказалось, что Хандмайер является фанатиком эзотерики во всех ее проявлениях, как огня боящийся сглаза и злых духов. Самым материалистичным элементом его мировоззрения была астрология. Этот идеалист, однако, ловко делал деньги, и немалые, предоставляя своими финансовыми успехами мощный аргумент сторонникам идеализма в их извечном споре с материалистами. Я с опаской подумал: "Ну, начинается. Теперь эта чертова эзотерика попрет со всех сторон".
В пятницу я начал сожалеть о своем высокомерном отношении к силам тьмы. Едва я тронулся в путь в направлении Гартенштрассе от дома моего почтенного друга Биндера, у которого я обычно квартировал, я проколол правое заднее колесо своей гордости - почти нового микроавтобуса "Пежо". Ну, такие вещи нам не впервой; я быстро поставил запаску и, бодро напевая, продолжил движение. Когда я сдавал задом на парковке возле дома Гюнтера, случилось нечто, что было со мной уже впервой: я проколол и запаску. Гартенштрассе огласилась моим не вполне цензурным ревом. На рев прибежал Гюнтер - он узнал меня по голосу через открытое окно. Увидев мою проблему, Гюнтер тоном автодорожного инспектора, составляющего протокол, констатировал: "Здесь без эзотерики не обошлось". Таким образом, мои опасения сбывались с неотвратимостью. Эзотерика пошла на меня валом. Дружище Гюнтер, однако, поднял мне настроение. Один из его почитателей-клиентов держал шиномонтажную мастерскую аккурат на Гартенштрассе через квартал. Гюнтер позвонил, его почитатель отложил все свои дела и моментом приехал со всем комплектом инструментов. К концу дня я увидел у себя новые шины на задней оси, запаска также сияла новизной. И мне это ничего не стоило! Гюнтеров почитатель проявил себя не как скупой и занудный шваб, кем он фактически и был, а как захмелевшее лицо кавказской национальности. Эта фантастика явно не обошлась без ангельской эзотерики, иронично подумал я.
В субботу мы с Гюнтером поехали на его "Мерседесе" в Висбаден - для меня это был туризм, для Гюнтера - посещение своей любовницы-француженки с русским именем Таня. От Висбадена у меня мало что осталось в памяти, но тамошний тайский ресторан возле театра помню до сих пор. Будете в Висбадене, не пропустите эту восхитительную достопримечательность. Я так разговелся после этих яств, что неосторожно забыл об эзотерике. Но она меня не забыла. Назад я ехал один в Гюнтеровой машине, а Гюнтер ехал вместе с Таней в ее "БМВ". Таня, будучи отъявленной нарушительницей всех дорожных правил, умчалась вперед, а я двигался как достопочтенный бюргер, неспособный превысить скорость, если она ограничена указателем. Перед Карлсруэ я остановился на автобанной парковке по не самому большому делу. Читатель уже мог бы и догадаться, что при подходе к Гюнтерову "Мерседесу" я обнаружил спущенное колесо справа сзади. Хоть и не было у меня в этот субботний ранний вечер особых дел, возиться с запаской мне ну никак не хотелось. Не хотелось, но пришлось. Не велико удовольствие искать в чужой машине, особенно у неряшливого водителя, запасное колесо и инструменты. Но нет таких преград, которые бы не одолел бывший физик-экспериментатор. Уже через полчаса я смог с опаской тронуться с места. Доезжал я последние 20 километров с величайшей осторожностью, все время ожидая какой-нибудь эзотерической подлости. Но все обошлось. Силы тьмы, видимо, также решили отдохнуть на выходные.
В воскресенье утром фрау Шнитт оставила у Гюнтера на автоответчике сообщение, что она вместе с дочкой выезжает в Карлсруэ и назначает встречу со мной в кафе на привокзальной площади ровно в 13 часов. Число 13, никогда меня ничем не смущавшее, показалось мне в этот день подозрительным. "Неспроста это все"- подумалось мне. Но делать нечего - надо ехать. Я с осторожностями добрался до вокзала и стал искать место для своего верного "Пежо". На открытых парковках мест не оказалось, и я позволил заманить себя приветливым зеленым огоньком, сигнализирующим, что на подземной парковке свободные места есть. Без особой охоты завернул я в подземелье. Спустившись по пологому пандусу, я обратил внимание на предупреждающий знак, стоящий прямо у въезда под бетонное перекрытие парковки: "Внимание, высота 2,0 метра". Я застыл в ужасе. Моя гордость, мой "Пежо", красавец микроавтобус с особо большим грузовым пространством в 9,8 кубометра был заметно выше этой лиллипутской высоты. Мне еще повезло, что я вовремя остановился и не стал бодаться с бетонным лбом въезда в этот ад под землей. Пандус был односторонний, на нем не развернуться. Пришлось мне выйти и осмотреться. На счастье никого сзади меня не было, и я начал помаленьку пятиться назад. Но тут на пандус ввалились подряд две машины и получился затор. В общем, намаялся я, пока освободился из этого плена. Но в каждой неприятности надо искать свои плюсы, поэтому я быстро преодолел свою досаду, радуясь тому, что мой "Пежо" при этой цирковой езде задом наперед нисколько не пострадал. Я окончательно обрел свой здоровый оптимистический дух, когда нашел-таки место для парковки под чистым небом. Я даже не опоздал к условленному времени встречи с мамой и дочкой Шнитт. По пути к кафе я снова увидел ту самую злополучную афишу с кровавыми буквами, развязавшую этот беспредел. И история с пандусом явно входит в эту цепь злоключений, подумалось мне.

* * *

Зайдя в кафе, я сразу же обнаружил моих собеседниц. Кроме них в кафе не было никого. Вначале мне бросилась в глаза дочка. И немудрено: была она раза в два объемнее мамы и весила не менее 120 килограммов. Дочка как-то не подействовала на меня. А вот мама... Это была пожилая женщина около шестидесяти лет с руками, запутанными в золотые браслеты и перстни, полная, очень подвижная, как я себе и представлял, строго и старомодно одетая. Седые волосы без краски были коротко подстрижены. На полных ногах я успел заметить не черные, а темнокоричневые чулки, на носу очки с круглыми стеклами по моде тридцатых годов. Согласитесь, что недостает только цветастого платочка, и можно было бы впервые зафиксировать почти точное совпадение представляемого образа с оригиналом. На меня полился сладкий елей восторгов по поводу факта нашего знакомства. Дочка помалкивала и странным образом менялась в цвете. Ее лицо и шея то бледнели, то наливались нежноалым румянцем. Я чувствовал, что ничего полезного мне эта встреча не даст и с трудом удерживал себя в рамках приличий, чтобы не показать свою скуку. Фрау Шнитт изливала потоки льстивых фраз, не обращая внимания на то, что она повторяет одно и то же в разных вариациях и в разном порядке, ах, как это здорово, что мы встретились!
Устав от пустого словоизвержения, фрау Шнитт сказала, наконец-то нечто разумное: "Господин доктор, позвольте Вас пригласить отобедать, заодно и поговорим о делах". Отобедать за чужой счет всегда заманчиво, и я не помню, чтобы я когда отказывался от таких предложений. Так, за обедом, как всегда в Германии очень вкусным, мы и перешли к делам. Я опущу эту тему - ничего интересного эти дела не представляют, и не ради этого пишу я эти строки. Покончив с делами, реальность которых я оценивал полновесной мнимой единицей "i", фрау Шнитт пожелала узнать, как я отношусь к ... эзотерике?
Я чуть не подавился остатками кофе. Хорошо, что чашка моя была уже почти пуста, поэтому я довольно быстро восстановил дыхание. Стараясь быть вежливым, я твердо ответил, что, как бывший физик, я могу относиться к эзотерике не иначе, как к шарлатанству и суеверию малограмотных людей. О, как я огорчил фрау Шнитт!

- "Да как же Вы можете такое говорить, ведь Вы же физик и доктор!"

Согласитесь, оригинальный аргумент.

- "Вот именно потому я так и говорю; вся эзотерика - это отличный бизнес на простаках, ну как, например, современное искусство"
- "Насчет искусства я с Вами полностью согласна, но эзотерика не имеет с тем ничего общего".
- "Очень даже имеет. У меня есть приятель-однокурсник, так он очень неплохо зарабатывает, выдумывая рецепты от сглаза и порчи и продавая их на ура. Он большой доктор-физик и прекрасно знает, что все его рецепты - чистая чушь".
- "Ой, это большой грех. Духовная энергия его когда-нибудь накажет, вот увидите".
- "Назовите мне тогда хотя бы один случай действия нечистой силы, чтобы я в него поверил".
- "Что Вы, господин доктор, да неужели Вас ни разу нечистая сила не допекала? В каком мире Вы живете?! Посмотрите вокруг, злые и добрые духи так и борются за Вас. Жалко только, что в наше время силы тьмы еще преобладают".

Я вспомнил свои злоключения с колесами и с пандусом и ухмыльнулся про себя. Да... Не будь моей твердой материалистической позиции, я и в самом деле был бы уже уверен, что было это все делом рук хвостатого с копытом. Но я оставался непоколебим.

- "Ох-ох-ох, господин доктор, я вижу, что коммунисты Вам основательно промыли мозги. Так вот знайте, что современная наука общается с духами, уже имеется множество свидетельств чудодейственных проявлений, и каждый день открываются новые".
- "Простите меня, но я не могу так просто верить в эти утверждения, и Вам я бескорыстно советую не верить всяким шарлатанам".
- "Ах, какая жалость! Я вижу, Вы одержимы темными силами, которые Вам это невежество внушают".

Я могу вытерпеть любые упреки и не буду сильно возмущаться, если меня кто-нибудь обвинит в разгильдяйстве, в легковесности, в наивности, в лени да и в массе других мыслимых пороков. Меня, было, даже обвиняли в политической близорукости и вообще в подрыве устоев. Все это сходило с меня, как с того гуся вода. Но чего я не могу потерпеть, так это обвинений в супружеской неверности и в невежестве. Я мобилизовал весь свой дипломатический потенциал, чтобы не впасть в роль скандалиста, и заявил максимально миролюбиво, но твердо:

- "Согласитесь, фрау Шнитт, что некорректно предполагать невежество у ученого-физика, хотя и бывшего, потому, что он не верит утверждениям неких легковерных энтузиастов потусторонних сил с максимум средним образованием".
- "Что Вы, милый доктор! Да знаете ли Вы, какие выдающиеся умы занимаются эзотерикой!? Все они - будущие нобелевские лауреаты!".

Тут я понял, что моя аргументация была явно ущербной. Тот же мой однокурсник - профессор, и все пострадавшие от нечистой силы с тем большим рвением скупают его рецепты против сглаза. В этот момент молчавшая до сих пор дочка, залившись алой краской так, что она стала просвечивать сквозь волосы по краям ее прически, что-то стало нашептывать маме, явно стараясь утаить от меня содержание своего шепота. Фрау Шнитт кивнула, и, словно приняв какое-то важное решение, развернулась ко мне и с новым напором продолжила наступление:

- "Господин доктор, я Вам помогу, я введу Вас в круг специалистов - ваших коллег. С ними Вы легко придете к истине. Вы, конечно же, будете рады познакомиться с доктором фон Бутлером, я Вас ему представлю".
- "А кто это?"
- "Вы что хотите сказать, что Вы не знаете, кто такой доктор Йоханнес фон Бутлер!?" - фрау Шнитт была готова упасть в обморок от моего невежества.
- "Нет, не знаю, а чем он знаменит?"

Для фрау Шнитт наступил счастливый миг. Этот русский доктор, конечно же умница, хотя и невежда. Если раскрыть ему глаза, то будет это очень даже благое дело, и запишется оно в соответствующей конторской ведомости у светлых сил, и воздастся ей за это, а былые грешки сразу оптом и спишутся. Этого она , конечно не говорила, но какая-то нейтрально-серая потусторонняя сила, исполняющая роль беспристрастного комментатора на нескончаемом матче темных и светлых сил, подсказала мне это. Мне стало любопытно, кто же это такой, этот Йоханнес фон Бутлер, без двух букв Бутлеров?

- "Послушайте, господин доктор. Доктор фон Бутлер - Ваш коллега. Он очень много знает, и очень много пишет. Его книгами зачитывается весь мир. Вас можно простить, Вы жили за железным занавесом, а потому могли и не знать этого. Теперь я Вам первая открою глаза на мир. Я устрою Вам знакомство с ним. И завтра же я отправлю Вам его последнюю книгу "Разрыв времени", чтобы Вы получили представление, насколько фундаментальна современная эзотерика".
- "За книгу буду Вам весьма признателен".
- "Вот и замечательно!"

Фрау Шнитт пришла в восторг. Я тоже был рад, что этот дурацкий разговор подошел, наконец, к счастливому мигу, когда приличия требуют его окончания. Мы расстались с сердечными рукопожатиями и договорившись о поддержании связи ради того мнимого дела, пошли к своим машинам. И тут я заметил, что фрау Шнитт на ходу стала одевать... привидевшийся мне еще в Минске цветастый платочек. "Вот это эзотерика!" - подумал я со странной смесью чувств удовлетворения, изумления и легкого испуга, а не схожу ли я с ума?

* * *

В понедельник уже в 11 часов дня курьер доставил для меня в бюро Гюнтера пакет от фрау Шнитт. В пакете была тонкая книжка в мягком переплете. Автор - Йоханнес фон Буттлар. Это на слух его фамилия воспринималась как Бутлер. Я прочитал ее за один вечер перед сном. Скажу прямо, не без интереса. Этот эзотерический автор - чемпион по публикуемости в своей сфере (более 25 миллионов экземпляров) - деньги получает не зазря: его стиль интересен и увлекателен, он мастерски использует нормальную научную лексику и ловко встраивает многие научные факты в канву чертовщины так, что подавляющее большинство человечества легко в нее уверует. Для Голливуда этот автор мог бы быть находкой: качество всяких эзотерических фильмов могло бы резко возрасти. Может быть, я ломлюсь в открытую дверь, и его давно экранизируют. Но не могу я этот бред смотреть, вот и не знаю, как с ним обстоят дела у Голливуда. Я дал эту книжку почитать своему почтенному другу Биндеру, он ее со смехом отбросил в сторону: "А-a… Снова этот борзописец. Я не трачу время на такие пустяки".
Фрау Шнитт позвонила мне во вторник и, сгорая от нетерпения, поинтересовалась моим мнением, как мне понравилось начало книги, где речь идет о якобы существующей в Центральном Тибете библиотеке текстов, нацарапанных мельчайшими знаками на пальмовых листах, которые содержат подробные биографии всех людей, которые когда-нибудь придут в эту библиотеку. Самое пикантное в этом хранилище личных дел - то, что написаны они пять тысяч лет назад. Если Вы сумеете попасть в эту библиотеку, то можете быстро - в течение получаса - увидеть Вашу подробную биографию от рождения и вплоть до Вашей смерти и так узнать свою судьбу наперед от толкователя этих пальмовых текстов. Естественно, что эта библиотека не занимает территорию всего Тибета, так как хранятся там подробные досье не на все миллиарды и миллиарды людей, когда-либо населявших за последние пять тысяч лет нашу планету, а только на тех, кто когда-нибудь посещал или посетит эту библиотеку. Если учесть, что эта библиотека спряталась в самой недоступной зоне Земли, посетителей там много быть не может.
Услышав от меня, что я уже прочитал всю книгу, фрау Шнитт мне не хотела верить. Я ей предложил задать контрольные вопросы по содержанию книги. Она бегло опросила меня по содержанию середины и конца, и точность моих ответов ее поразила: "Господин доктор, я просто в трансе. Вам явно помогают ангелы".

Здесь я позволю себе небольшое лирико-патриотическое отступление. Мы - советские граждане, проживая в богатейшей стране мира, вынуждены были влачить просто нищенское существование по сравнению со сверстниками на загнивающем и нищем на природные ископаемые Западе. И тем не менее, было и у нас превосходство! Мы намного больше читали. Западные немцы читали биржевые сводки, рекламные плакаты, комиксы и лишь изредка шедевры своей и мировой литературы. Прочитать книгу для среднего немца означает некоторый подвиг; и времени на это у него уходит немало: столько букв, столько строчек... Я часто издевался над моими знакомыми немцами, весьма образованными, кстати, людьми, демонстрируя свое полнейшее превосходство в знании немецкой литературы. Когда я говорил, что весь наш совхоз от мала до велика зачитывался Ремарком, Фалладой, Фейхтвангером, обоими Маннами, обоими Цвейгами и даже Эрвином Штриттматтером и Дитером Ноллем, мне просто не верили, искренне полагая, что это очередная моя подначка. Мой читатель - мой ровесник, конечно же это подтвердит. А какие были тиражи переводов!... Так вот, многие из моих знакомых немцев думали, что я доктор-германист, а про физику я просто шучу. Поэтому нет ничего удивительного в изумлении фрау Шнитт моим скорочтением. Для оправдания немцев все же замечу, что упомянутый Биндер - породистый немецкий интеллигент - отнесся к этому факту - прочтению книги за один вечер - вполне нормально: он сам читает еще быстрее.

Ее восторг мог бы быть нескончаем, но я все испортил своей искренностью: "Тем не менее, эта книга лишний раз подтверждает мою правоту, а все истории из нее - хорошо замешанное шарлатанство". Фрау Шнитт ужасно огорчилась, и снова пришла к выводу, что я и мои светлые ангелы попали в плотное кольцо вражеского окружения темных сил, которые и вещают моими устами, сея хулу. "Будьте осторожны, господин доктор, ой будьте осторожны! Вы играете с огнем. Силы тьмы обязательно сыграют с Вами злую шутку". Так мы и закончили телефонный диспут, не добившись консенсуса.

Уже вернувшись в Минск, я узнал, что фрау Шнитт поскользнулась на банановой кожуре, сломала себе бедро, и надолго залегла в больницу. Мне было ее искренне жаль. Я наивно думаю, что все дело в том, что она, раздраженная моим отрицанием чистых и нечистых сил, в запале просто перестала глядеть под ноги, от того и наступила на брошенную каким-то шалопаем кожуру. Но уверен я и в том, что у нее трактовка несчастья будет совсем иной. Наверняка буду тому виной я - явный провокатор для нечистой силы.

* * *

Но в конечном итоге права оказалась все-таки фрау Шнитт. Из-за неосторожности и даже преступной небрежности - моей и моих сограждан, к которым был-таки когда-то интерес у всего человечества - одолела Белоруссией воистину нечистая сила, да такая, что пришлось мне, сломя голову, бежать куда подальше, где ко всякой нечисти относятся бдительно и не дают ей разгуляться.